Встать под знаменем котов Будь готов! - Всегда готов!
Книга третья:
Мальтийский котенок
Я тогда занимался поисками пропавшего перса и с утра до ночи рыскал из конца в конец Сохо. Дельце было не из тех, что приносят детективу блестящую славу. Бывшая подружка перса, покинутая Табби, стремилась заполучить его назад, но сам он, по уши перемазанный в соусе «Тысяча островов» – именно в таком виде я обнаружил его в маленьком итальянском бистро на Лафайет, – возвращаться отнюдь не жаждал. Поэтому я его вроде как не нашел и, несолоно хлебавши, отправился восвояси.
Время близилось к полуночи, декабрьская стужа пробирала до костей. По радио – когда я в последний раз его слушал – обещали снег, и, пока я добирался на Одиннадцатую улицу, с неба, застя лунный свет, действительно что-то посыпалось. Я стоял на перекрестке, дожидаясь разрешающего сигнала светофора.
Мое частное сыскное агентство (один кот-детектив, один компьютер Макинтош и один телефонный аппарат) находится в книжном магазине Ханникера. Ступив на порог, я навострил уши: из темного угла в задней комнате – моей конторе – доносился записанный на пленку надтреснутый голос Ханникера «Магазин открыт с десяти утра до шести вечера. Оставьте сообщение, я вам обязательно перезвоню».
Я бросился к аппарату. По вечерам звонят, в основном, мне, а сейчас я вполне мог ожидать звонка от обманутой Табби.
- Ну, ты вернулся, Сэм? – Это оказалась Сью.
Я перепрыгнул на стол и с него, со всего размаху, на кнопку громкой связи.
- Вернулся, — ответил я. – Только что.
- Наверно замерз и проголодался?
- Предлагаешь?
- Что?
- Отогреть и накормить?
Я буквально услышал, как она ощетинилась. В такие моменты она еще всегда постукивает хвостом.
- Шучу-шучу, — поспешно заверил я. – Ты, разумеется, страшно занята, и тебе недосуг за…
— Сэм, помолчи. Рядом со мной девушка. Она хочет с тобой побеседовать. Зовут Прелестница.
- Ах, вот оно что… Потенциальная клиентка?
- Думаю, да. Она уже наведывалась в твой офис, но тебя не было. Вот я и велела ей ждать. Вместе с семгой.
- Неужели?!
- Да! И ложку икры в придачу!
- Я тут же представил икру: она манила сильнее смертного греха и чернела, словно дорога в преисподнюю.
- Присылай ее быстрее, дорогая! Промедление смерти подобно!
читать дальшеСью звонила из салона «Кошачий рай», что в двух шагах от книжного магазина. Моя подружка дежурит там в ночную смену. Вообще этот салон разом и кошачья парикмахерская, и пансион, и бутик, что – если верить Сью – по-французски означает «обдираловка». Сью для меня – свой парень. А может, потаенно, и нечто большее…
В мгновение ока я облизал усы и лапы, привел в порядок мысли и устроился на вертящемся офисном кресле. Выражение морды я подобрал самое подобающее: пронзительный взгляд и многозначительная ухмылка. Или многозначительный взгляд и пронзительная ухмылка? Я все еще решал, что лучше, когда мисс Прелестница проскользнула сквозь щель для почты и мягко приземлилась на все лапы.
Я наблюдал, как она крадется, вслушивался в тихое, завораживающее постукивание коготков по полу темного книжного магазина. Наконец она добралась до офиса и медленно, как-то даже зловеще, ступила из темноты на свет.
Поджарая, цвета чая – горячего, крепчайшего и, разумеется, без всякого лимона. Вообще без кислинки – только сахар да терпкость. Она стояла на пороге и опасливо смотрела на меня восхитительно невинными глазами.
— К вашим услугам, – промолвил я.
— Вы кусаетесь?
— Бывает. Но на клиентов – никогда не посягаю.
Она одобрительно кивнула и вспрыгнула на письменный стол.
- Тогда, наверное, вы знаете, как вести себя с преступниками?
- Есть таковые на примете?
- Надеюсь, что нет.
- Для затравки неплохо.
Глаза ее были почти нереальной чистоты бирюзового цвета, и – надо отдать ей должное – она владела этим оружием преотлично. Сейчас она потупила взор, и письменный стол чуть не расплавился под его блеском.
- Но я не знаю, как это объяснить… — Она вздохнула. – Я даже не уверена, что знаю, с чего начать…
- Лучше всего с начала.
- Тогда – с девяти сорока семи.
- Так-так…
- Ему позвонили в девять сорок семь. И он сказал: «Да-да. По объявлению в “Пост?”» Потом: «Понятно». Потом: «Нет». Потом: «Да, я могу прийти с ним вечером. В галерею «Бомон»? Я знаю, где это. В десять тридцать? Отлично». А потом… О, мистер Сэм, мистер Сэм! – В глазах ее читалось неподдельное страдание. – Он вдруг схватил Пушка и куда-то унес!
- Так-так… Кто такой Пушок?
- Мой единственный сын! Я знаю, что вы думаете! Что я сама еще малолетка, и иметь детей мне вовсе не пристало. Но Пушок – совсем крошка! Ему нет и трех месяцев! Такой чудесный малышик! – Она расцвела в улыбке. – И настоящий красавец! Совершенная копия моего мужа, что покинул нас так недавно…
- Мои искренние соболезнования, — пробормотал я. И встретив ее вопросительный взгляд, уточнил: — Скорблю о безвременной кончине вашего мужа.
- Что вы! Он не умер. Просто скрылся в неизвестном направлении. Эти мужчины!.. – Она брезгливо передернула плечами.
Я благоразумно промолчал.
— Он тоже мальтиец. По-моему его привезли сюда котенком – прямиком с Мальты. А ведь маменька меня предупреждала! Она сразу сказала мне: «Прелестница! Кто в душе бродяга, бродягой и останется». Но мы же никого не слушаем, во всяком случае – матерей. ! И вот – я вдова. Соломенная. – Она снова потупилась.
Помолчав, сколько требовалось для приличия, я попытался вернуть ее к основному предмету разговора:
- А кто тот, кому звонили?
- Человек. Я делю с ним кров. Джон. Мистер Джон О’Шоннесси.
- Что ж. Понятно.
Мне и на самом деле все было понятно. Не впервой. Так они все и делают. Человек, с которым ты живешь, избавляется от твоего котенка. Люди считают, что «отдают котят в хорошие руки». Я считаю, что они совершают преступление.
- Он ушел с переноской?
- Да. У нас есть такая холщовая фиолетовая сумка с желтыми ручками и… Ой! – Она взглянула на окно и отшатнулась. Снаружи на карнизе маячил кошачий силуэт. Гость постучал по стеклу, а затем, подняв голову, промолвил:
- Прости, не думал, что ты занят…
- Шип! Заходи!
Он легко вспрыгнул на форточку и мгновенно приземлился на пол. На эбонитовой шерсти, переливаясь, дотаивали снежинки.
Я повернулся к Прелестнице.
- Знакомьтесь, Шип, мой сосед, точнее – надсед, поскольку живет наверху. И некоторым образом, ассистент. Шип, это – мисс Прелестница.
Шип ошеломленно молчал. Просто стоял и пялился на нее, склонив голову набок. Уши торчком. Взор пылает. Челюсть отвисла в восхищенном «ах».
- Мисс Прелестница пришла по делу, — напомнил я.
- Называйте меня просто Брижит, — томно произнесла она и одарила Шипа взглядом неистово-бирюзовых глаз. Он едва не помер.
- Брижит, — выдохнул Шип и без разбега, точно ядро, выпущенное из пушки, очутился на столе.
- Надеюсь, дело не очень серьезное? – промычал он.
- Очень. – Она разом посерьезнела.
- Ее человек отнял ее котенка. Он дал объявление в газете, и кто-то из галереи «Бомон»позвонил, что согласен его забрать. Брижит хочет, чтобы я сходил туда и спас малыша. – Я метнул на нее быстрый взгляд. – Я прав?
- Да-да, разумеется. Вы беретесь?
Вместо ответа я хмуро посмотрел на часы.
— Потеряно уже минут двадцать. Во сколько, говоришь, они встречаются? В десять тридцать?
Она кивнула.
Шип набрал в легкие побольше воздуха:
— Опишите ребенка. Мы не работаем без описания.
Услышав это нахальное «мы», я встопорщил усы, но Шип, всецело поглощенный Брижит, моего негодования даже не заметил. Он следил за каждой ее гримаской и растягивал рот в идиотской улыбке.
- Он так же замечательно рыж, как его прелестная мать? – уточнил Шип.
- Ребенок похож на мужа, — встрял я.
- Бывшего, — быстро добавила она для Шипа. – В некотором роде он похож на вас. Необычайно красив… — мурлыкнула она, снова пронзив Шипа своим смертоносным бирюзовым оружием.
- Ты хочешь сказать, что котенок черный? – вмешался я снова.
- Да.
- Особые приметы есть?
- Нет… не знаю.
- Нет или не знаешь?
- Нет…
- А глаза какого цвета?
- Зеленые. Они такие… зеленоватые…
- Так-так, — кивнул я. – И куда прикажешь его доставить?
- Доставить? – Она была явно озадачена. – Ну, наверно… Может, сюда? Ну, в «Кошачий рай». Я там подожду.
Я безразлично пожал плечами.
- Хозяин — барин. Мне платят – я работаю. – Я решил намекнуть на гонорар.
- Да-да, разумеется. Все, что вам причитается, лежит у Сью в холодильнике, на ледяной крошке. Ах, ну да… вы имеете в виду, что, если вы найдете его… Во сколько это обойдется? – спросила она со вздохом.
- Обычный тариф – полфунта за одного спасенного котенка.
- Полфунта стерлингов?
- Полфунта семги. Причем из Йорка. В крайнем случае, из Нью-Йорка. Если у клиента трудности, я соглашаюсь на лососину. Плюс, конечно, полная компенсация расходов.
- О господи… Понятно. Буду откровенна с вами, мистер Сэм. Я – мать-одиночка. Едва свожу хвосты с хвостами. Но если вы найдете моего мальчика, я потру вам спинку, почешу брюшко и…
- У меня предложение, — встрял Шип, — если Сэм слишком устал… — он выразительно на меня посмотрел, — а на тебе и вправду лица нет, после тяжелого трудового дня, — он снова перевел взгляд на Брижит, — я мог бы, в с вашего милостивого разрешения, взять это дело на себя. Со скидкой.
Откинувшись в кресле, я наблюдал за этой сценой: Брижит-Прелестница и Шип-Зачарованный.
- Шип, неужели? – Она одарила его такой сияющей улыбкой, что при ее свете вполне можно было бы читать газету. – Как мило с вашей стороны! А вы не побоитесь?
- Я – опытный сыщик. И чувство страха мне неведомо. Пойдемте, мисс Прелестница, я доведу вас до «Кошачьего рая» и отправлюсь на дело.
Он учтиво подставил лапу.
Клиентка хихикнула и поднялась.
- Покажу вам, как сократить путь. – Он подвел ее к окну, вспрыгнул на подоконник и… в мгновение ока их и след простыл.
Я покачал головой. Нет, мне все это положительно не нравилось. Все, кроме семги. Семга-то хороша, но во всем остальном… чувствовался наигрыш, фальшь. Да и сама мелодраматическая история зияла дырами, точно проеденный молью кашемировый свитер.
Тогда я сделал то, что должен был сделать, и принялся считать. … Десять… Двадцать…
* * *
Если ты кот и работаешь на Манхэттене, лучше места, чем Гринич Виллидж, сыскать трудно. В сущности, это совсем небольшой квартал южнее Четырнадцатой улицы и севернее Хаустона. Здесь относительно тихо, движение минимальное, дороги не асфальтированы, а вымощены булыжником, дома все как на подбор трехэтажные, на первых этажах – магазинчики. Улицы извилистые, то и дело встречаются скверы и парки. Они огорожены, но решетки устроены таким образом, что проскользнуть сквозь прутья или подлезть снизу – проще простого. Раз и – тебя нету!
Впрочем, Гринич Виллидж далеко не всем по душе. Взять хотя бы беспорядочность и полную иррациональность здешней географии. Ну, куда это годится, чтобы улицы возникали ниоткуда, сходились под углом в тридцать градусов, изгибались наподобие женской шпильки для волос, а ближе к концу завязывались узлом! Но Двенадцатая улица именно так и поступает: проходит по касательной к Четвертой, а потом выкручивает круги у Абиндонской площади.
Ночка выдалась – ух! Не дай Бог потеряться. Снег кончился и уже весь растаял, но пустынные улицы мерцали мокрым холодным блеском, а яростный ветер с реки грохотал крышками мусорных контейнеров.
Мы добрались до Четвертой и ждали на углу, чтобы переключился светофор. Угол был необычный, острый. На этом перекрестке сходилась целая куча улиц – впору гадать, по какой идти. Я высмотрел монетку.
- Шип, орел или решка?
Он помотал головой, пытаясь поглубже закутаться в собственную шкуру.
- Свернем направо, а потом напрямик, через сквер. – У него зуб на зуб не попадал от холода.
- Уверен?
- Я вот-вот околею. Не знал бы – не говорил.
Мы молча двинулись дальше.
- Я когда-то ухлестывал за девицей из дома семь по Хамелеону, — сказал Шип. – Ее звали Бернадетт. Служила она в магазинчике «Роковая шляпа».
- Как-как?
- «Роковая шляпа». Один из магазинов, где торгуют всякой чушью.
- Это ты, кажется, чушь порешь!
Шип расхохотался, и его смех застыл клубами около рта, точно дым.
- Я не вру. Торгуют всякими прикольчиками. Вроде чернильницы, которая непременно прольется, или прилипающего к ладони паука.
- Ясно, — перебил я. – А подружка твоя что там делала?
- Сидела на подоконнике и заигрывала с туристами. Короче, зазывала. Как увидит, что кто-то из них приближается, сразу вспрыгивает на подоконник и ну мяукать, ну потягиваться… И так, и этак головку повернет. Аж выворачивалась вся. От клиентов-сосунков лохов отбою не было.
- Ты, похоже, не без горечи ее вспоминаешь?
- Может и так. Она бросила меня ради какого-то качка. Тупой самодовольный перс, с мышцами вместо мозгов.
- Но урок пошел тебе впрок.
- Да. Конечно. – Он вдруг остановился и посмотрел на меня попристальнее. – Какой урок?
- Не уподобляться лохам и не западать на каждую смазливую мордочку.
- Ты о Брижит?
- Угадал.
Мы шли по скверу, отважно хранившему посреди зимы остатки зелени. Колкая остистая трава даже не потеряла свой цвет. На дальней оконечности сквера в клубах желтоватого тумана плавали замерзшие круги фонарей, высвечивая вывеску «Четвертая и Хамелеон».
Миновав сквер, мы, наконец, ступили на нужную улицу. Рабочий день в «Роковой шляпе» давно закончился, но здесь зазывно переливалась неоновая реклама. «В каждой шутке есть доля… шутки», – желто помигивала одна витрина, а другая утешала: «У шутки нет жертв, а у радости – границ». Так, значит, это дом семь. А нам нужен дом двенадцать. Мы двинулись дальше.
Улица помрачнела. Ни одной светящейся витрины, ни одного фонаря. Если обступавшие нас здания были жилыми, значит, все до единого жильцы легли спать. Возле дома одиннадцать я заметил фургон для перевозки негабаритных предметов. На его боку значилось «Галерея «Бомон». Произведения искусства и антиквариат XIX века». К дому двенадцать мы подбежали рысцой. В темном граненом окне-эркере были выставлены несколько картин, старинные стоячие часы, за ними виднелось необъятное нутро галереи.
- Похоже, упустили, — вздохнул Шип с явным облегчением.
Часы на витрине показывали 11.11. Я принялся искать вход. Чуть в стороне, не по центру фасада, три ступени спускались вниз и тонули во тьме. Там, похоже, и была дверь. Я подошел поближе. Дверь как дверь, таких миллионы: на полированной деревянной панели молоточек наподобие льва с бубликом в пасти.
- Я хочу домой, — решительно сказал Шип. – Пора валить отсюда, Сэмми. Все заперто наглухо, до утра они не откроются.
Я кивнул, но не двинулся с места. Здание казалось мне каким-то зловещим. Такой тишиной веет из разрытой могилы. Я навострил уши.
Потом подошел к самой двери и обнюхал петли. Запах ужаса ударил в нос с силой почти физической. Я отскочил. Пахло и котом, и человеком. А то, что их напугало, воняло сигарами.
Я повернулся к Шипу:
- Пойди-ка сюда на секунду. Мне нужен кончик твоего…
…носа – хотел закончить я, но ничего не вышло. Порыв ветра вырвал слово и умчал прочь. Ветер взвыл точно хор ведьм, требовавших ужж-жж-ин, причем непременно сейчч-чч-ассс! Ветер схватился металлическое кольцо в пасти льва и заколотил в дверь.
Я обернулся и услышал еще один звук: ЩЕЛК. Болт вышел из паза, дверь слегка приоткрылась. Я взвился в воздух и навалился на нее всеми четырьмя лапами, всем своим весом…
Мне повезло. Дверь вдруг поддалась, подобрела, как строгая бабка в канун Рождества. Я оказался внутри.
Приземлившись на ковер, я махнул Шипу: иди, мол, следом, — но тут снова налетел ветер. Меня перевернуло, дверь отшвырнуло назад и – ТРАХ. Она захлопнулась.
3.
Ладно, о двери подумаем позже. Сейчас прямо передо мной лежало человеческое тело. Оно лежало на ковре, мыски надраенных ботинок смотрели в потолок, а лицо – в сторону. Плотное пальто из непромокаемой ткани было застегнуто на все пуговицы.
Демонстрационный зал галереи был средней величины, по стенам висели картины и старинные часы, там и сям стояли инкрустированные столики и шаткие стулья. В задней стене имелась дверь в контору, где – как мне показалось – никого не было. Значит, я наедине с “непромокаемым”, а жив он или нет, время покажет.
Стиснув зубы, я обнюхал ковер. Пахло сигарами, робкими неверными шажками перепуганного кота и корицей, приправленной пóтом .
Пóтом и корицей несло от тела. Остановившись возле него, я посмотрел “непромокаемому” в лицо – из тех жутких лиц, на которые во второй раз и взглянуть-то не осмелишься, разве что оно вместе с телом валяется бездыханным у тебя на ковре. Хозяину этого жирного, одутловатого лица с картошкой вместо носа было, вероятно, лет сорок.
Я прошел вдоль тела, от головы до начищенных ботинок, насчитав пять футов с гаком. Попутно я рассмотрел его руки, на которых не было следов борьбы – ни царапин, ни уколов. Даже в носу-картошке он, похоже, не ковырял. Зато часы его оказались разбиты. Стекляшки блестели на ковре, а стрелки замерли на 9:42.
В конторе зазвонил телефон – пронзительно и немного одиноко. Зазвонил и тут же смолк, оставив в тишине, лишь печальный призрак звука. Я вернулся к телу и обошел голову. “Непромокаемый” был когда-то острижен под горшок, но с тех пор непотребно оброс; грязные липкие патлы торчали во все стороны. Впрочем, по башке его, определенно, не били. И кровоподтеков нигде не было, во всяком случае, на первый взгляд., а пПовторное обнюхивание – на предмет запаха пороха, крови или яда – не выявило ничего существенного. Все забивал запах корицы. Ну и что из этого? Кто его так? И каким образом? Не тень же отца Гамлета тут нашкодила!
Я дотронулся лапой до его щеки. Теплая. Но это ни о чем не говорит. Тогда я дотянулся до горла, надеясь найти пульс. Вместо этого я нащупал глубоко сидящую иглу. Она торчала, как шип у кактуса, и воняла корицей. На хвосте иглы имелись желтоватые перышки. Вот и разгадка. В “непромокаемого” запустили игрушечный дротик, в игле которого был сонный препарат. И тут, словно желая подтвердить, что он жив, мужик всхрапнул и застонал.
Ладно, живой – и слава богу!
Я перевел дух, уселся на ковер и принялся грызть когти. Можно поискать котенка – или кота? – а можно, пока “непромокаемый” в отрубе, обшарить его карманы. Тут он снова всхрапнул, и я, не откладывая, приступил к проверке карманов. Так, шикарное портмоне от Картье, внутри толстенные пачки денег, сверху инициалы СЛБ. На пол выпали несколько фоток: на одной – пожилой мужчина на фоне вывески «Питомник «Бомон», Уигхем, Нью-Йорк», на другой – сам “непромокаемый”. Только сейчас он валялся на ковре в непотребном виде, а на фотографии сидел в окружении кошек с глупой улыбочкой на морде лица. Так, что тут еще есть? Коробочка мятных драже. Сотовый телефон. Потрепанная и погнутая, хотя и пластиковая, кредитная карта. Выписанный автоинспектором штрафной талон за превышение скорости и проезд на красный свет. Квиток был выписан в Уигхеме, штат Нью-Йорк, вчера вечером, в 21:53, на имя Себастьяна Л. Бомона.
Это уже кое-что. Во всяком случае, дротиком в него запулили не из-за денег и, скорее всего, не из-за котят. А это значит, что котенок может обнаружиться где-то поблизости.
- Э-гей! Кис-кис! – позвал я писклявым голосом, от которого мне самому стало жутко. Таким голосом обычно шугают детишек, чтоб исчезли и не путались под ногами. Тогда я выбрал голос пониже и подостойней и произнес:
- Эй! Пушок! Ты где?
И неожиданно получил ответ:
- Пушка украли.
Из конторы в глубине помещения выглянул Шип.
- Иди сюда и убедись сам.
Я прищурился.
- Послушай, откуда ты взялся?
- В окно влез. Оно выходит на проулок. Мне этот проулок известен еще со времен Бернадетт. – Он кивнул на “непромокаемого”. — Трупешник?
- Нет, спящая красавица. Жив курилка.
- Хозяин Брижит?
- Нет. Это Бомон.
- Владелец галереи?
- Кто же его знает. – Я пожал плечами.
Войдя в офис, я оторопел. Разбитое окно скалится острыми стеклами. На подоконнике – грязные следы. На полу возле шкафа – багаж Бомона: лиловая брезентовая сумка с желтыми ремнями и биркой, на которой значилось СЛБ. В углу, на длиннющем письменном столе, рядом с компьютером, лампой и телефоном лежала точно такая же, но совершенно, безнадежно пустая сумка.
— Верно, украли.
Вскочив на подоконник, я обнюхал следы. Кто бы ни был кот, ходивший по ковру в галерее, здесь он тоже, несомненно, побывал. Именно кот, а не кошка, лет восьми. Другие запахи, которые могли бы рассказать о нем побольше, были неразличимы из-за сигарной вони. – Ты проверил переноску?
Шип отрицательно покачал головой.
- Какой смысл? Его же все равно похитили…
- Нам надо запомнить его запах. Давай быстрее!
Одним махом мы оба оказались на столе: я – с подоконника, он — с пола. И лапы у нас мгновенно разъехались в разные стороны. Крышка стола оказалась чертовски скользкой и до блеска отполированной каким-то лимонным составом. Еще пахло Бомоном и вонючей сигарой. Лишь на самом дне переноски обнаружились иные запахи: молочка, рыбки, чего-то кислого… и, разумеется, пушистого и насмерть перепуганного. Тот, кто тут сидел, явно линял: нутро сумки было покрыто эбонитово-черными волосками, несколько даже попали в застежку-молнию.
Шип выпрямился.
- Итак, вор буквально выдрал Пушка из переноски и скрылся через окно.
- Он ушел через дверь.
- Почему не через окно?
- А почему не через дверь? Вот проник сюда он действительно через окно. И отсюда, из офиса, он стрелял в Бомона.
- Из пистолета?
- Пистолет с дротиками. Угол прицела совпадает. Бомон мгновенно вырубился и свалился как куль. Налетчик проверил, надежно ли вошел дротик – рядом с телом есть его запах, – и спокойно вышел через дверь, навоняв своими сигарами еще и на пороге.
- Ага, понятно, — задумчиво сказал Шип. – А дверь захлопнуть не потрудился. Замок не щелкнул, потому-то тебе и удалось ввалиться внутрь.
- Гениально, — похвалил я.
- Раз гениально, надо понимать, что ты додумался до этого раньше?
Я хотел было соврать и отдать ему пальму первенства, но судьба распорядилась иначе. Зазвонил телефон. Поскольку сидел я в непосредственной близости, а звонок орал как пожарная сирена, я шарахнулся в сторону, а в галерее очнулся Бомон.
- Че-че? – промямлил он? – К-к-кто?
Мы метнулись на подоконник и – на улицу, в опасную ледяную тьму.
Линда Стюарт
Мальтийский котенок
Я тогда занимался поисками пропавшего перса и с утра до ночи рыскал из конца в конец Сохо. Дельце было не из тех, что приносят детективу блестящую славу. Бывшая подружка перса, покинутая Табби, стремилась заполучить его назад, но сам он, по уши перемазанный в соусе «Тысяча островов» – именно в таком виде я обнаружил его в маленьком итальянском бистро на Лафайет, – возвращаться отнюдь не жаждал. Поэтому я его вроде как не нашел и, несолоно хлебавши, отправился восвояси.
Время близилось к полуночи, декабрьская стужа пробирала до костей. По радио – когда я в последний раз его слушал – обещали снег, и, пока я добирался на Одиннадцатую улицу, с неба, застя лунный свет, действительно что-то посыпалось. Я стоял на перекрестке, дожидаясь разрешающего сигнала светофора.
Мое частное сыскное агентство (один кот-детектив, один компьютер Макинтош и один телефонный аппарат) находится в книжном магазине Ханникера. Ступив на порог, я навострил уши: из темного угла в задней комнате – моей конторе – доносился записанный на пленку надтреснутый голос Ханникера «Магазин открыт с десяти утра до шести вечера. Оставьте сообщение, я вам обязательно перезвоню».
Я бросился к аппарату. По вечерам звонят, в основном, мне, а сейчас я вполне мог ожидать звонка от обманутой Табби.
- Ну, ты вернулся, Сэм? – Это оказалась Сью.
Я перепрыгнул на стол и с него, со всего размаху, на кнопку громкой связи.
- Вернулся, — ответил я. – Только что.
- Наверно замерз и проголодался?
- Предлагаешь?
- Что?
- Отогреть и накормить?
Я буквально услышал, как она ощетинилась. В такие моменты она еще всегда постукивает хвостом.
- Шучу-шучу, — поспешно заверил я. – Ты, разумеется, страшно занята, и тебе недосуг за…
— Сэм, помолчи. Рядом со мной девушка. Она хочет с тобой побеседовать. Зовут Прелестница.
- Ах, вот оно что… Потенциальная клиентка?
- Думаю, да. Она уже наведывалась в твой офис, но тебя не было. Вот я и велела ей ждать. Вместе с семгой.
- Неужели?!
- Да! И ложку икры в придачу!
- Я тут же представил икру: она манила сильнее смертного греха и чернела, словно дорога в преисподнюю.
- Присылай ее быстрее, дорогая! Промедление смерти подобно!
читать дальшеСью звонила из салона «Кошачий рай», что в двух шагах от книжного магазина. Моя подружка дежурит там в ночную смену. Вообще этот салон разом и кошачья парикмахерская, и пансион, и бутик, что – если верить Сью – по-французски означает «обдираловка». Сью для меня – свой парень. А может, потаенно, и нечто большее…
В мгновение ока я облизал усы и лапы, привел в порядок мысли и устроился на вертящемся офисном кресле. Выражение морды я подобрал самое подобающее: пронзительный взгляд и многозначительная ухмылка. Или многозначительный взгляд и пронзительная ухмылка? Я все еще решал, что лучше, когда мисс Прелестница проскользнула сквозь щель для почты и мягко приземлилась на все лапы.
Я наблюдал, как она крадется, вслушивался в тихое, завораживающее постукивание коготков по полу темного книжного магазина. Наконец она добралась до офиса и медленно, как-то даже зловеще, ступила из темноты на свет.
Поджарая, цвета чая – горячего, крепчайшего и, разумеется, без всякого лимона. Вообще без кислинки – только сахар да терпкость. Она стояла на пороге и опасливо смотрела на меня восхитительно невинными глазами.
— К вашим услугам, – промолвил я.
— Вы кусаетесь?
— Бывает. Но на клиентов – никогда не посягаю.
Она одобрительно кивнула и вспрыгнула на письменный стол.
- Тогда, наверное, вы знаете, как вести себя с преступниками?
- Есть таковые на примете?
- Надеюсь, что нет.
- Для затравки неплохо.
Глаза ее были почти нереальной чистоты бирюзового цвета, и – надо отдать ей должное – она владела этим оружием преотлично. Сейчас она потупила взор, и письменный стол чуть не расплавился под его блеском.
- Но я не знаю, как это объяснить… — Она вздохнула. – Я даже не уверена, что знаю, с чего начать…
- Лучше всего с начала.
- Тогда – с девяти сорока семи.
- Так-так…
- Ему позвонили в девять сорок семь. И он сказал: «Да-да. По объявлению в “Пост?”» Потом: «Понятно». Потом: «Нет». Потом: «Да, я могу прийти с ним вечером. В галерею «Бомон»? Я знаю, где это. В десять тридцать? Отлично». А потом… О, мистер Сэм, мистер Сэм! – В глазах ее читалось неподдельное страдание. – Он вдруг схватил Пушка и куда-то унес!
- Так-так… Кто такой Пушок?
- Мой единственный сын! Я знаю, что вы думаете! Что я сама еще малолетка, и иметь детей мне вовсе не пристало. Но Пушок – совсем крошка! Ему нет и трех месяцев! Такой чудесный малышик! – Она расцвела в улыбке. – И настоящий красавец! Совершенная копия моего мужа, что покинул нас так недавно…
- Мои искренние соболезнования, — пробормотал я. И встретив ее вопросительный взгляд, уточнил: — Скорблю о безвременной кончине вашего мужа.
- Что вы! Он не умер. Просто скрылся в неизвестном направлении. Эти мужчины!.. – Она брезгливо передернула плечами.
Я благоразумно промолчал.
— Он тоже мальтиец. По-моему его привезли сюда котенком – прямиком с Мальты. А ведь маменька меня предупреждала! Она сразу сказала мне: «Прелестница! Кто в душе бродяга, бродягой и останется». Но мы же никого не слушаем, во всяком случае – матерей. ! И вот – я вдова. Соломенная. – Она снова потупилась.
Помолчав, сколько требовалось для приличия, я попытался вернуть ее к основному предмету разговора:
- А кто тот, кому звонили?
- Человек. Я делю с ним кров. Джон. Мистер Джон О’Шоннесси.
- Что ж. Понятно.
Мне и на самом деле все было понятно. Не впервой. Так они все и делают. Человек, с которым ты живешь, избавляется от твоего котенка. Люди считают, что «отдают котят в хорошие руки». Я считаю, что они совершают преступление.
- Он ушел с переноской?
- Да. У нас есть такая холщовая фиолетовая сумка с желтыми ручками и… Ой! – Она взглянула на окно и отшатнулась. Снаружи на карнизе маячил кошачий силуэт. Гость постучал по стеклу, а затем, подняв голову, промолвил:
- Прости, не думал, что ты занят…
- Шип! Заходи!
Он легко вспрыгнул на форточку и мгновенно приземлился на пол. На эбонитовой шерсти, переливаясь, дотаивали снежинки.
Я повернулся к Прелестнице.
- Знакомьтесь, Шип, мой сосед, точнее – надсед, поскольку живет наверху. И некоторым образом, ассистент. Шип, это – мисс Прелестница.
Шип ошеломленно молчал. Просто стоял и пялился на нее, склонив голову набок. Уши торчком. Взор пылает. Челюсть отвисла в восхищенном «ах».
- Мисс Прелестница пришла по делу, — напомнил я.
- Называйте меня просто Брижит, — томно произнесла она и одарила Шипа взглядом неистово-бирюзовых глаз. Он едва не помер.
- Брижит, — выдохнул Шип и без разбега, точно ядро, выпущенное из пушки, очутился на столе.
- Надеюсь, дело не очень серьезное? – промычал он.
- Очень. – Она разом посерьезнела.
- Ее человек отнял ее котенка. Он дал объявление в газете, и кто-то из галереи «Бомон»позвонил, что согласен его забрать. Брижит хочет, чтобы я сходил туда и спас малыша. – Я метнул на нее быстрый взгляд. – Я прав?
- Да-да, разумеется. Вы беретесь?
Вместо ответа я хмуро посмотрел на часы.
— Потеряно уже минут двадцать. Во сколько, говоришь, они встречаются? В десять тридцать?
Она кивнула.
Шип набрал в легкие побольше воздуха:
— Опишите ребенка. Мы не работаем без описания.
Услышав это нахальное «мы», я встопорщил усы, но Шип, всецело поглощенный Брижит, моего негодования даже не заметил. Он следил за каждой ее гримаской и растягивал рот в идиотской улыбке.
- Он так же замечательно рыж, как его прелестная мать? – уточнил Шип.
- Ребенок похож на мужа, — встрял я.
- Бывшего, — быстро добавила она для Шипа. – В некотором роде он похож на вас. Необычайно красив… — мурлыкнула она, снова пронзив Шипа своим смертоносным бирюзовым оружием.
- Ты хочешь сказать, что котенок черный? – вмешался я снова.
- Да.
- Особые приметы есть?
- Нет… не знаю.
- Нет или не знаешь?
- Нет…
- А глаза какого цвета?
- Зеленые. Они такие… зеленоватые…
- Так-так, — кивнул я. – И куда прикажешь его доставить?
- Доставить? – Она была явно озадачена. – Ну, наверно… Может, сюда? Ну, в «Кошачий рай». Я там подожду.
Я безразлично пожал плечами.
- Хозяин — барин. Мне платят – я работаю. – Я решил намекнуть на гонорар.
- Да-да, разумеется. Все, что вам причитается, лежит у Сью в холодильнике, на ледяной крошке. Ах, ну да… вы имеете в виду, что, если вы найдете его… Во сколько это обойдется? – спросила она со вздохом.
- Обычный тариф – полфунта за одного спасенного котенка.
- Полфунта стерлингов?
- Полфунта семги. Причем из Йорка. В крайнем случае, из Нью-Йорка. Если у клиента трудности, я соглашаюсь на лососину. Плюс, конечно, полная компенсация расходов.
- О господи… Понятно. Буду откровенна с вами, мистер Сэм. Я – мать-одиночка. Едва свожу хвосты с хвостами. Но если вы найдете моего мальчика, я потру вам спинку, почешу брюшко и…
- У меня предложение, — встрял Шип, — если Сэм слишком устал… — он выразительно на меня посмотрел, — а на тебе и вправду лица нет, после тяжелого трудового дня, — он снова перевел взгляд на Брижит, — я мог бы, в с вашего милостивого разрешения, взять это дело на себя. Со скидкой.
Откинувшись в кресле, я наблюдал за этой сценой: Брижит-Прелестница и Шип-Зачарованный.
- Шип, неужели? – Она одарила его такой сияющей улыбкой, что при ее свете вполне можно было бы читать газету. – Как мило с вашей стороны! А вы не побоитесь?
- Я – опытный сыщик. И чувство страха мне неведомо. Пойдемте, мисс Прелестница, я доведу вас до «Кошачьего рая» и отправлюсь на дело.
Он учтиво подставил лапу.
Клиентка хихикнула и поднялась.
- Покажу вам, как сократить путь. – Он подвел ее к окну, вспрыгнул на подоконник и… в мгновение ока их и след простыл.
Я покачал головой. Нет, мне все это положительно не нравилось. Все, кроме семги. Семга-то хороша, но во всем остальном… чувствовался наигрыш, фальшь. Да и сама мелодраматическая история зияла дырами, точно проеденный молью кашемировый свитер.
Тогда я сделал то, что должен был сделать, и принялся считать. … Десять… Двадцать…
* * *
Если ты кот и работаешь на Манхэттене, лучше места, чем Гринич Виллидж, сыскать трудно. В сущности, это совсем небольшой квартал южнее Четырнадцатой улицы и севернее Хаустона. Здесь относительно тихо, движение минимальное, дороги не асфальтированы, а вымощены булыжником, дома все как на подбор трехэтажные, на первых этажах – магазинчики. Улицы извилистые, то и дело встречаются скверы и парки. Они огорожены, но решетки устроены таким образом, что проскользнуть сквозь прутья или подлезть снизу – проще простого. Раз и – тебя нету!
Впрочем, Гринич Виллидж далеко не всем по душе. Взять хотя бы беспорядочность и полную иррациональность здешней географии. Ну, куда это годится, чтобы улицы возникали ниоткуда, сходились под углом в тридцать градусов, изгибались наподобие женской шпильки для волос, а ближе к концу завязывались узлом! Но Двенадцатая улица именно так и поступает: проходит по касательной к Четвертой, а потом выкручивает круги у Абиндонской площади.
Ночка выдалась – ух! Не дай Бог потеряться. Снег кончился и уже весь растаял, но пустынные улицы мерцали мокрым холодным блеском, а яростный ветер с реки грохотал крышками мусорных контейнеров.
Мы добрались до Четвертой и ждали на углу, чтобы переключился светофор. Угол был необычный, острый. На этом перекрестке сходилась целая куча улиц – впору гадать, по какой идти. Я высмотрел монетку.
- Шип, орел или решка?
Он помотал головой, пытаясь поглубже закутаться в собственную шкуру.
- Свернем направо, а потом напрямик, через сквер. – У него зуб на зуб не попадал от холода.
- Уверен?
- Я вот-вот околею. Не знал бы – не говорил.
Мы молча двинулись дальше.
- Я когда-то ухлестывал за девицей из дома семь по Хамелеону, — сказал Шип. – Ее звали Бернадетт. Служила она в магазинчике «Роковая шляпа».
- Как-как?
- «Роковая шляпа». Один из магазинов, где торгуют всякой чушью.
- Это ты, кажется, чушь порешь!
Шип расхохотался, и его смех застыл клубами около рта, точно дым.
- Я не вру. Торгуют всякими прикольчиками. Вроде чернильницы, которая непременно прольется, или прилипающего к ладони паука.
- Ясно, — перебил я. – А подружка твоя что там делала?
- Сидела на подоконнике и заигрывала с туристами. Короче, зазывала. Как увидит, что кто-то из них приближается, сразу вспрыгивает на подоконник и ну мяукать, ну потягиваться… И так, и этак головку повернет. Аж выворачивалась вся. От клиентов-сосунков лохов отбою не было.
- Ты, похоже, не без горечи ее вспоминаешь?
- Может и так. Она бросила меня ради какого-то качка. Тупой самодовольный перс, с мышцами вместо мозгов.
- Но урок пошел тебе впрок.
- Да. Конечно. – Он вдруг остановился и посмотрел на меня попристальнее. – Какой урок?
- Не уподобляться лохам и не западать на каждую смазливую мордочку.
- Ты о Брижит?
- Угадал.
Мы шли по скверу, отважно хранившему посреди зимы остатки зелени. Колкая остистая трава даже не потеряла свой цвет. На дальней оконечности сквера в клубах желтоватого тумана плавали замерзшие круги фонарей, высвечивая вывеску «Четвертая и Хамелеон».
Миновав сквер, мы, наконец, ступили на нужную улицу. Рабочий день в «Роковой шляпе» давно закончился, но здесь зазывно переливалась неоновая реклама. «В каждой шутке есть доля… шутки», – желто помигивала одна витрина, а другая утешала: «У шутки нет жертв, а у радости – границ». Так, значит, это дом семь. А нам нужен дом двенадцать. Мы двинулись дальше.
Улица помрачнела. Ни одной светящейся витрины, ни одного фонаря. Если обступавшие нас здания были жилыми, значит, все до единого жильцы легли спать. Возле дома одиннадцать я заметил фургон для перевозки негабаритных предметов. На его боку значилось «Галерея «Бомон». Произведения искусства и антиквариат XIX века». К дому двенадцать мы подбежали рысцой. В темном граненом окне-эркере были выставлены несколько картин, старинные стоячие часы, за ними виднелось необъятное нутро галереи.
- Похоже, упустили, — вздохнул Шип с явным облегчением.
Часы на витрине показывали 11.11. Я принялся искать вход. Чуть в стороне, не по центру фасада, три ступени спускались вниз и тонули во тьме. Там, похоже, и была дверь. Я подошел поближе. Дверь как дверь, таких миллионы: на полированной деревянной панели молоточек наподобие льва с бубликом в пасти.
- Я хочу домой, — решительно сказал Шип. – Пора валить отсюда, Сэмми. Все заперто наглухо, до утра они не откроются.
Я кивнул, но не двинулся с места. Здание казалось мне каким-то зловещим. Такой тишиной веет из разрытой могилы. Я навострил уши.
Потом подошел к самой двери и обнюхал петли. Запах ужаса ударил в нос с силой почти физической. Я отскочил. Пахло и котом, и человеком. А то, что их напугало, воняло сигарами.
Я повернулся к Шипу:
- Пойди-ка сюда на секунду. Мне нужен кончик твоего…
…носа – хотел закончить я, но ничего не вышло. Порыв ветра вырвал слово и умчал прочь. Ветер взвыл точно хор ведьм, требовавших ужж-жж-ин, причем непременно сейчч-чч-ассс! Ветер схватился металлическое кольцо в пасти льва и заколотил в дверь.
Я обернулся и услышал еще один звук: ЩЕЛК. Болт вышел из паза, дверь слегка приоткрылась. Я взвился в воздух и навалился на нее всеми четырьмя лапами, всем своим весом…
Мне повезло. Дверь вдруг поддалась, подобрела, как строгая бабка в канун Рождества. Я оказался внутри.
Приземлившись на ковер, я махнул Шипу: иди, мол, следом, — но тут снова налетел ветер. Меня перевернуло, дверь отшвырнуло назад и – ТРАХ. Она захлопнулась.
3.
Ладно, о двери подумаем позже. Сейчас прямо передо мной лежало человеческое тело. Оно лежало на ковре, мыски надраенных ботинок смотрели в потолок, а лицо – в сторону. Плотное пальто из непромокаемой ткани было застегнуто на все пуговицы.
Демонстрационный зал галереи был средней величины, по стенам висели картины и старинные часы, там и сям стояли инкрустированные столики и шаткие стулья. В задней стене имелась дверь в контору, где – как мне показалось – никого не было. Значит, я наедине с “непромокаемым”, а жив он или нет, время покажет.
Стиснув зубы, я обнюхал ковер. Пахло сигарами, робкими неверными шажками перепуганного кота и корицей, приправленной пóтом .
Пóтом и корицей несло от тела. Остановившись возле него, я посмотрел “непромокаемому” в лицо – из тех жутких лиц, на которые во второй раз и взглянуть-то не осмелишься, разве что оно вместе с телом валяется бездыханным у тебя на ковре. Хозяину этого жирного, одутловатого лица с картошкой вместо носа было, вероятно, лет сорок.
Я прошел вдоль тела, от головы до начищенных ботинок, насчитав пять футов с гаком. Попутно я рассмотрел его руки, на которых не было следов борьбы – ни царапин, ни уколов. Даже в носу-картошке он, похоже, не ковырял. Зато часы его оказались разбиты. Стекляшки блестели на ковре, а стрелки замерли на 9:42.
В конторе зазвонил телефон – пронзительно и немного одиноко. Зазвонил и тут же смолк, оставив в тишине, лишь печальный призрак звука. Я вернулся к телу и обошел голову. “Непромокаемый” был когда-то острижен под горшок, но с тех пор непотребно оброс; грязные липкие патлы торчали во все стороны. Впрочем, по башке его, определенно, не били. И кровоподтеков нигде не было, во всяком случае, на первый взгляд., а пПовторное обнюхивание – на предмет запаха пороха, крови или яда – не выявило ничего существенного. Все забивал запах корицы. Ну и что из этого? Кто его так? И каким образом? Не тень же отца Гамлета тут нашкодила!
Я дотронулся лапой до его щеки. Теплая. Но это ни о чем не говорит. Тогда я дотянулся до горла, надеясь найти пульс. Вместо этого я нащупал глубоко сидящую иглу. Она торчала, как шип у кактуса, и воняла корицей. На хвосте иглы имелись желтоватые перышки. Вот и разгадка. В “непромокаемого” запустили игрушечный дротик, в игле которого был сонный препарат. И тут, словно желая подтвердить, что он жив, мужик всхрапнул и застонал.
Ладно, живой – и слава богу!
Я перевел дух, уселся на ковер и принялся грызть когти. Можно поискать котенка – или кота? – а можно, пока “непромокаемый” в отрубе, обшарить его карманы. Тут он снова всхрапнул, и я, не откладывая, приступил к проверке карманов. Так, шикарное портмоне от Картье, внутри толстенные пачки денег, сверху инициалы СЛБ. На пол выпали несколько фоток: на одной – пожилой мужчина на фоне вывески «Питомник «Бомон», Уигхем, Нью-Йорк», на другой – сам “непромокаемый”. Только сейчас он валялся на ковре в непотребном виде, а на фотографии сидел в окружении кошек с глупой улыбочкой на морде лица. Так, что тут еще есть? Коробочка мятных драже. Сотовый телефон. Потрепанная и погнутая, хотя и пластиковая, кредитная карта. Выписанный автоинспектором штрафной талон за превышение скорости и проезд на красный свет. Квиток был выписан в Уигхеме, штат Нью-Йорк, вчера вечером, в 21:53, на имя Себастьяна Л. Бомона.
Это уже кое-что. Во всяком случае, дротиком в него запулили не из-за денег и, скорее всего, не из-за котят. А это значит, что котенок может обнаружиться где-то поблизости.
- Э-гей! Кис-кис! – позвал я писклявым голосом, от которого мне самому стало жутко. Таким голосом обычно шугают детишек, чтоб исчезли и не путались под ногами. Тогда я выбрал голос пониже и подостойней и произнес:
- Эй! Пушок! Ты где?
И неожиданно получил ответ:
- Пушка украли.
Из конторы в глубине помещения выглянул Шип.
- Иди сюда и убедись сам.
Я прищурился.
- Послушай, откуда ты взялся?
- В окно влез. Оно выходит на проулок. Мне этот проулок известен еще со времен Бернадетт. – Он кивнул на “непромокаемого”. — Трупешник?
- Нет, спящая красавица. Жив курилка.
- Хозяин Брижит?
- Нет. Это Бомон.
- Владелец галереи?
- Кто же его знает. – Я пожал плечами.
Войдя в офис, я оторопел. Разбитое окно скалится острыми стеклами. На подоконнике – грязные следы. На полу возле шкафа – багаж Бомона: лиловая брезентовая сумка с желтыми ремнями и биркой, на которой значилось СЛБ. В углу, на длиннющем письменном столе, рядом с компьютером, лампой и телефоном лежала точно такая же, но совершенно, безнадежно пустая сумка.
— Верно, украли.
Вскочив на подоконник, я обнюхал следы. Кто бы ни был кот, ходивший по ковру в галерее, здесь он тоже, несомненно, побывал. Именно кот, а не кошка, лет восьми. Другие запахи, которые могли бы рассказать о нем побольше, были неразличимы из-за сигарной вони. – Ты проверил переноску?
Шип отрицательно покачал головой.
- Какой смысл? Его же все равно похитили…
- Нам надо запомнить его запах. Давай быстрее!
Одним махом мы оба оказались на столе: я – с подоконника, он — с пола. И лапы у нас мгновенно разъехались в разные стороны. Крышка стола оказалась чертовски скользкой и до блеска отполированной каким-то лимонным составом. Еще пахло Бомоном и вонючей сигарой. Лишь на самом дне переноски обнаружились иные запахи: молочка, рыбки, чего-то кислого… и, разумеется, пушистого и насмерть перепуганного. Тот, кто тут сидел, явно линял: нутро сумки было покрыто эбонитово-черными волосками, несколько даже попали в застежку-молнию.
Шип выпрямился.
- Итак, вор буквально выдрал Пушка из переноски и скрылся через окно.
- Он ушел через дверь.
- Почему не через окно?
- А почему не через дверь? Вот проник сюда он действительно через окно. И отсюда, из офиса, он стрелял в Бомона.
- Из пистолета?
- Пистолет с дротиками. Угол прицела совпадает. Бомон мгновенно вырубился и свалился как куль. Налетчик проверил, надежно ли вошел дротик – рядом с телом есть его запах, – и спокойно вышел через дверь, навоняв своими сигарами еще и на пороге.
- Ага, понятно, — задумчиво сказал Шип. – А дверь захлопнуть не потрудился. Замок не щелкнул, потому-то тебе и удалось ввалиться внутрь.
- Гениально, — похвалил я.
- Раз гениально, надо понимать, что ты додумался до этого раньше?
Я хотел было соврать и отдать ему пальму первенства, но судьба распорядилась иначе. Зазвонил телефон. Поскольку сидел я в непосредственной близости, а звонок орал как пожарная сирена, я шарахнулся в сторону, а в галерее очнулся Бомон.
- Че-че? – промямлил он? – К-к-кто?
Мы метнулись на подоконник и – на улицу, в опасную ледяную тьму.
Линда Стюарт