По зову памяти былой О днях до Солнца и Луны Я поднимаю голос мой чтоб силы сделались равны! (с)
Я просто не смогла пройти мимо.
Всем тепла. )))
Всем тепла. )))
26.08.2021 в 00:13
Пишет Маримо Ю:— Кошкой. В городе прикольнее всего быть кошкой. Все любят котиков.URL записи
И Дирка облизнулась.
Я опешил.
— Вообще-то я только хотел спросить.
— О. Ну ладно, спрашивай.
Дирка пронеслась по кафетерию, выхватила из стакана, стоящего на стойке две ядовито-розовые соломинки, с заносом затормозила у своего стула, рухнула на него, с размаху вогнав свою соломинку в стакан прямо через плотную крышку. Вторую соломинку она протянула мне. Я взял и погнул её о крышечку, потому что крышечка действительно была слишком плотной. Наконец, я справился со стаканом и поднял голову. Дирка смотрела на меня, совершенно не мигая, и взгляд её был скорее совиным, чем кошачьим.
читать дальше— Ну? — Спросила она где-то через минуту. — Спрашивай! Один обед - один ответ.
— А, да-да.
Я засмущался, суетливо размял пальцы, будто собирался не говорить, а печатать, вдохнул, выдохнул.
Она терпеливо ждала. Только чуть слышно сглатывала. Я понял, что сейчас её коктейль закончится, и она уйдёт, а я так и не просил.
— Ты ведь не настоящий оборотень? — Скороговоркой выпалил я.
Отступать было поздно. Я набрал воздуха и как мог коротко отбарабанил ей всё то, что обдумывал два дня.
— То есть я не сомневаюсь, что ты можешь, но некоторые вещи меня смущают. Я могу ошибиться. у меня не так много знакомых оборотней, сказать по правде, их вообще нет, но я подумал о том, что оборотни полузвери. Помнишь, когда в походе Тэм спросил тебя не оборотень ли ты, и ты сразу сказала "да", а потом лежала у костра на земле и потягивалась? Но до этого ты никогда не лежала на земле и не потягивалась так демонстративно. И Маркела в шутку чесала тебя за ухом, и все смеялись. И ты стала почёсывать ухо. И облизываться. И брать еду пальцами. И нюхать. Я не говорю ,что раньше ты вообще этого не делала, просто теперь ты делаешь это постоянно, и все смотрят и говорят "но она же оборотень!" И я подумал, что если бы ты была оборотнем, ты бы всегда потягивалась и облизывалась, а не только когда об этом зашла речь. И...
И я иссяк.
Дирка отпустила соломинку и облизнулась.
— И ты хочешь спросить, кто я? — Нарочито медленно спросила она.
— Вообще-то нет. Не то чтобы. Наверное, но дело не в этом. — Внезапно я сообразил, что терять мне уже нечего.
Снаружи зажглись фонари. Когда сидишь в ярко освещённом зале привокзального кафетерия, не всегда понимаешь, когда снаружи сгущается темнота, но прямо перед окном, у которого мы сидели, зажёгся невероятного цвета апельсиново-розовый фонарь. Его колпак унесла недавняя буря, и свет шарашил во все стороны, как музыка из проезжающего мимо авто. Руки Дирки в смешанном свете фонаря и потолочных светильников были цвета сепии.
— Я не имею в виду, что это плохо. Я имею в виду, что оборотню, который не хочет, чтобы его узнали, нет смысла сознаваться, что он оборотень.
— И в чём вопрос?
Дирка чуть вытянула вперёд пустой стакан, и пальцы её оказались в пятне света от уличного фонаря. Красивые пальцы с очень ухоженными ногтями.
— И я подумал, что если ты можешь прикинуться оборотнем, искать вещи по запаху на спор и жрать сырое мясо, ты должна уметь это делать. Это ведь не аватарку в Ликтории сменить, и не цвет ногтей. Даже очень хороший актёр не обернётся, если он не оборотень.
— Но хороший актёр может убедительно сыграть оборотня, — Дирка улыбнулась. — Хороший психолог может убедить тебя, что он оборотень.
— Но это будет другое, — в запале я хлопнул ладонью по столу, и чуть не опрокинул свой коктейль.
— Ты всё равно не пьёшь, — намекнула Дирка, и я подвинул к ней свой стакан.
— Итак? — Она сняла крышки с обоих стаканов и аккуратно вытерла соломинкой остатки молочной пенки. — Так в чём вопрос?
И действительно, в чём же на самом деле мой вопрос. От окончательного ничтожества меня спасла сама Дирка. Она вдруг снова развеселилась, стала быстрой и подвижной. Дирка закинула ногу на ногу, отклонилась на спинку стула, и теперь смотрела на меня, наклоняя голову то к одному, то к другому плечу.
— Ну да. Да, да, да, ты меня раскусил! Я действительно не оборотень. Не то чтобы оборотень. Но дело не в этом.
Дирка тряхнула головой и волосы, торчащие из под шапки во все стороны, запрыгали по её плечам.
Пока я смирял прыгающее в груди сердце, она успела завязать соломинки сердечком, бабочкой, розочкой и, разрезав их по вдоль длинными ногтями, выплела из них закладку для книг. Свет фонаря танцевал на столе, разгораясь всё ярче, в то время, как в кафетерии наступали сонные тусклые сумерки. Я принял закладку из её рук.
— Ну? Ты же сказал, что будешь спрашивать? - Она снова поменяла позу, и теперь сидела на стуле с ногами, подобрав их под себя по-турецки.
Тяжёлые ботинки совершенно не сковывали её движения. Да, её легко можно было принять за оборотня.
Принесли наш заказ. Старая гарпия опустила на стол поднос и, о чудо! на сделала Дирке никакого замечания. Она словно ослепла и онемела. Дирка развернула свою булку и впилась в неё, как оголодавший студент.
— Я хотел спросить только, что если ты не оборотень, то как тогда ты притворяешься им.
— То есть, ты всё таки хочешь спросить кто я?
Дирка даже жевать не перестала, но речь её осталась чёткой.
— Нет, я спросил именно то, что хотел: как ты притворяешься оборотнем?
— Ну-у, — она развернула стул на одной ножке и, совершив почти полный оборот, вернулась обратно.
За этот трюк старая гарпия должна была не то что замечание нам сделать, а выпотрошить и растерзать на кусочки, и ничего бы мы не сделали: заведение держали целых три старых гарпии, и их боялись на вокзале все, даже таксомоторная мафия, а таксомоторную мафию боялись даже носильщики. Но сегодня гарпии смотрели в другую сторону. Чудеса продолжались.
— Ну, я крашусь, немножечко притворяюсь, играю на публику и стараюсь быть очень убедительной!
Дирка качалась на стуле, жестикулировала и ела, но увидев моё отчаянное лицо, она смилостивилась, рассмеялась и придвинулась ближе.
— Я переодеваюсь, — с видом человека, раскрывающего собеседнику великую тайну, произнесла она. — Сечёшь? Одежда. Несколько разных обликов. Как костюмы. Для горных лыж, для работы, для пойти в театр.
— Всё равно не понимаю, — честно соврал я.
— Как у настоящих оборотней, только не один. Иногда нужно что-то такое, более простенькое, экономичное. Человек — это, если подумать, здоровая махина, в которой все регуляторы интеллекта настроены на максимум. Тут тебе и супер-чувствительное цветное зрение, и абстрактное мышление, и мелкая моторика, и оперирование знаковыми системами. Прямохождение вообще полная эквилибристика: всего две точки опоры! Короче много всего лишнего. Иногда нужно быть проще, или когда ты болеешь, хочется чего-то простого, что не жрёт столько энергии на всякую лишнюю ерунду. Собаке, чтобы быть собакой, нахрен не нужно свободно говорить на трёх языках, а пчеле знать какого оттенка этот цветок, фуксии или лососины. Это цветок, он есть. Всё просто. Кстати, люблю собак, но не когда их много. Собаки быстро бегают, лазают в самых странных местах, и на них никто не обращает внимания. Хочешь чего-нибудь нарушить, нет ничего удобнее собаки.
Я увидел, что как-то незаметно для себя подвинул к Дирке поднос со своей булкой, и Дирка её уже надкусила и мой сок отпила. А может это она повернула. Не важно. Важно, что рассказывала она азартно.
— Летучая мышь? Шикарно! Особенно, когда надо переболеть. Летучие мыши регулируют температуру тела, очень экономно. Но в городе лучше всего коты. Причём на самые лоснящиеся и красивые, их могут принять за домашних. Лучше выглядеть слегка потрёпанно, гордо и чего-нибудь отколоть. Я люблю садиться столбиком. Видел на "Ливлайф" кошку, которая держит сосиску двумя лапами? Это была я!
— Вау!
— Круто, скажи? Один типчик на спор проехал через весь город на трамваях. Он был котом, просто заходил, садился на сиденье и - ехал! Автостопом на юга? Пачка сосисок за фокус? Легко! Одинокая собака ещё может вызвать опасение, одинокий кот — никогда. Опасность только одна, тебя может запереть в квартире кто-нибудь сердобольный, так что в руки лучше не даваться.
— А если запрут?
— Ворона, — Дирка улыбалась. — Обожаю ворон. У них очень плотный клюв и цепкие когти, можно открыть почти любую форточку и сломать сетку любой прочности. Но это кратковременная фишка. Знаешь, что труднее всего?
— Что же?
— Птицы. Ты не представляешь сколько нужно жрать, чтобы поднять в воздух небольшую синичку! Я столько еды одновременно даже видеть не могу. — И Дирка гневно брякнула стаканы на опустевший поднос. — Никакой экономии, сплошные траты. Так что, если хочешь полетать птичкой, сперва нужно хорошенько отдохнуть и пожрать. Заметь, не поесть, а именно пожрать.
Я поймал себя на том, что согласно киваю. Чёрт, ещё немного, и я начал бы прилежно конспектировать! Дирка вытряхнула мусор, унесла поднос на место и вернулась.
— Но, чем человечнее мир вокруг, тем тяжелее тащить на себе весь этот груз. Ты как трейлер, тащишь на себе половину своего мира по дороге, где все легко едут себе на роликах и наслаждаются лёгкостью бытия. К тому же, если тебе действительно нужно, ты можешь выпасть не в тот облик, который хотелось, так что лучше всего раскачать какой-то один. Раз - и ты дома в плюшевом халате!
Динамик над нами ожил, прокашлялся и загундосил:
— Пассажиров с билетами до Перевязла просят пройти на пятую платформу. Ваш автобус отправляется через пять минут.
— Это твой?
— О! Это мой!
Мы заговорили одновременно и теперь вдруг замолчали.
— Итак, ты хотел спросить, кто я.
Дирка лукаво улыбалась. Её волосы были цвета фонаря за окном, и такие же розовые и рыжие отсветы сияли в её глазах.
— Нет, я спросил именно то, что хотел. Ты хочешь спросить?
— Конечно! Почему ты не спросил прямо, кто я?
— Хочу догадаться сам, — признался я.
— О. Отлично, хорошо. Значит мы квиты? Ну, ладно, пока! Я буду на маёвке.
— И я.
— Там и встретимся.
Она помахала мне на прощание одними пальцами и смешалась с толпой в узком заполненном людьми тамбуре между кафетерием и кассами. Пока я расплачивался с гарпией, Дирка исчезла.
Я вышел на улицу. Небо потемнело до чернильной синевы, розовые отсветы фонарей размывала лёгкая морось. Автобус до Перевязла стоял на той стороне площадки, и к нему тянулись силуэты навьюченых сумками людей. Как ни старался я рассмотреть среди них Дирку, у меня ничего не получилось. хотя я обязан был узнать её даже в темноте по одному только силуэту: она ехала налегке, без сумки и даже без городского рюкзака. Эта мысль взволновала меня, и я пошёл вдоль перрона, высматривая в толпе пушистые волосы, выбивающиеся из под шапки, тонкие ноги в тяжёлых ботинках, и когда я уже уверился, что пропустил Дирку, и она уже в автобусе, я увидел её.
Рыжая и полосатая, слегка потрёпанная, с беспокойным длинным хвостом, двигаясь забавным "ходульным" шагом на невообразимо длинных ногах вокзальная кошка обходила свои владения. Дойдя до перевязлинского автобуса, она заглянула в двери мимо кондуктора, брезгливо повела носом и решительно направилась в сторону водителя.
— Ты смотри-ка! Не хочет в толпе ехать!
— Вот даже животное понимает, что это не автобус, а смех один! Такую толпу возите, а новую машину на линию не пускаете!
— Что, Мурка, опять в Перевязло?
— Мня-мня-ня! — Сказал кошка и села столбиком.
— Ну, поехали, гулёна!
Водитель подхватил Мурку под живот и подсадил в кабину, где кошка сразу же деловито прошла на небольшую подушечку у лобового стекла и легла, обернув лапы хвостом.
— Кондуктор в салоне! Приготовьте билеты!
В автобусе засмеялись. Водитель закрыл двери, и автобус, чихая и переваливаясь с боку на бок, скрылся в ночи.
И действительно, все любят котиков.
@темы: КОТовальня - кошачьи всякости, КОТовщина - художественная литература о кошках
